Василий Головачев - Русская фантастика 2013_[сборник]
Я на несколько секунд прекратил жевать и уставился невидящим взглядом в стену. Затейливый рисунок на обоях весьма к этому располагал.
— Ты чего? — Алина забеспокоилась.
— Я прозрел. Я прозрел, понял, что ты — чудо и великий оракул. Что пироги прекрасны, но я сейчас быстро оденусь и рвану искать пана Вроцлава, чтобы наконец-то избавиться от него навсегда. Иначе я отупею или разочаруюсь в своей идее. А когда делаешь то, во что не веришь, — очень мало шансов, что получится что-нибудь хорошее.
— Ну ладно, — Алина принялась убирать со стола. — Ты только это, зайди потом. Сообщи, чем все закончилось.
— Конечно-конечно, — заверил я ее, а сам уже мысленно был на набережной.
…это, конечно, не то море, которое пан Вроцлав искал. Это просто городская набережная. Грязь вперемешку с легким снегом, который почти тут же тает, как только опускается.
Однако пан сидит на холодных камнях и смотрит на противоположный берег.
— Фшшх, — шепчут ему речные волны.
Я присаживаюсь рядом, заранее готовый к тому, что простужусь. Смотрю на лицо Вроцлава. Оно выглядит умиротворенным, но в глубине глаз что-то прячется.
— Ечко-бречко, — говорит он тихо и будто бы сам себе не верит.
— Конечно, пан, ечко-бречко, — подтверждаю я, и Демон Болтливости вылезает наружу.
Это обычно случается, когда мне страшно или странно. Чаще всего одно неотделимо от другого, потому что я приучил себя не бояться обычных вещей, ну а что касается непонятных мне, то их бояться сам бог велел.
И вот, следуя его заветам, я и боюсь.
— Прекрасная погода, не так ли? — интересуется меж тем Демон Болтливости и, не давая пану ответить, продолжает: — Ведь самое то — отправиться в путешествие. Ох, не смотрите на меня так, Вроцлав. Ну скажите мне, что вы забыли у этого моря? Ну, шли к нему, это ладно. Дошли — отлично. Не нашли того, что искали, — ну, с кем не бывает. Однако это ведь не повод впадать в отчаяние, пугать людей и убивать их, требуя какого-то ответа. Знаете выражение: жизнь прожить — не поле перейти? Ну, вот вы, собственно, одно поле-то перешли, а чего другого не можете? На тот берег вообще ходили? Не делайте такие удивленные глаза. Есть лодки. Есть корабли. Есть теперь еще и самолеты с вертолетами. На худой конец, вы же не умрете, если по воде пойдете. Ечко-бречко, и все…
Я осекаюсь, потому что вновь вижу глаза пана. Он плачет так, как, по моему мнению, плачут только в кинофильмах. Смотрит вперед, не моргая, а слезы текут.
Но в отличие от кинофильмов Вроцлав не выглядит мужественным героем или несчастным возлюбленным. Слезы превращают его в обычного усталого старика, который долго держал эмоции внутри, а тут его прорвало.
— Спасибо, — говорит пан искренне и одновременно с тем спокойно.
И я понимаю, что моя миссия закончена. Больше Не будет никаких откровений, картинок, убийств и еще чего-то в таком роде.
Поднявшись с камней, я бреду прочь к остановке. Вслушиваюсь в шум ветра, но так и не могу поручиться: слышу ли я какой-то всплеск или это мне кажется.
Оборачиваться нет никакого желания.
Я зашел к Алинке в тот же вечер. Принес ей букет цветов, хотя и успел по дороге несколько раз обозвать себя «казановой недоделанным». Но букет все же понравился.
Рассказал ей, чем закончилась эпопея с паном Вроцлавом, и долго не мог подобрать слова для того, что хотел сказать. Они куда-то все ушли. Демон Болтливости отмолчался, решив, что этот страх я должен победить сам.
Я заглянул в глаза Алине и взял ее за руку. Слов не было — правильность некоторых вещей понимаешь и без слов. Я обнимал Алинку, гладил ее волосы, и мне по-прежнему было страшно, как человеку, который долгое время сидел у моря, прежде чем наконец решился его перейти. Никто ведь не знает, что там, на другой стороне, но точно известно, что назад дороги нет, как бы ни казалось иначе.
Артем Белоглазов
ЕХАЛ ГРЕКА
Грека смеялся. Какое там — булькал, хрюкал и едва не давился смехом.
Егор невольно сжал кулаки. Он как проклятый перся в эту глухомань, в пять утра вскочил, чтоб застать хозяина до обеда; час плутал по деревне, отыскивая нужный дом; его облаяла и чуть не укусила дворовая собака, а встрепанный парень с вилами принял за вора, и Егор долго объяснял, что ему, собственно, надо потолковать с Грекой. Каким Грекой? Да шут разберет, лично не знаком. Говорят, ему за сорок, курчавый, смуглый, шрам у виска. Живет, если не ошибаюсь, здесь.
Парень кивнул и, крикнув кого-то, ушел кидать навоз, а Егор сидел на веранде, томясь ожиданием, и думал, как начать, чтоб не сочли за идиота. Вышло, должно быть, неубедительно. Грека, цыганистого вида мужик с серьгой в ухе, надрывал животик, потешаясь и ни капельки не сочувствуя. Ржал, подлец, в голос. Настроение вконец испортилось.
— Ты чего? — мрачно спросил Егор. — Я тебе клоун, что ли? Да я… — Он встал из-за стола, с грохотом опрокинув табурет.
Грека в изнеможении махнул рукой: погоди, мол, Дай отдышаться. Еще содрогаясь от хохота, посмотрел на приезжего. Глаза у того были злые, серьезные, с красными трещинками сосудов. Ишь, разошелся, подумал Грека. Даст в ухо, в ответ не заржавеет — и загремит гостенек в больницу на процедуры.
— Вспомнилось, — выдохнул, оборвав смех. — Ходил тут один. Приставучий, знаешь. Хотел странного. Ты садись, в ногах правды нет.
— Я, блин, сяду, — буркнул Егор. Подозрительно уставился на собеседника. — На придурка тощего намекаешь, в майке который?
— Да ни боже мой!
Егор тяжело оперся о стол. Сказал, тоже тяжело, с угрозой:
— По делу говорить будем или языком молоть?
— По делу, ешкин кот, — согласился Грека. — Деловые все, прям жуть.
Сев на табурет, Егор углубился в подробности. Подробности давались с трудом, клонило в сон; Егор тер набрякшие веки, пытаясь сосредоточиться. Грека больше не смеялся, только хмыкал невпопад. На распахнутых во двор окнах веранды колыхались занавески, белые, тюлевые, с крупным рисунком. Профиль Греки выглядел на их фоне почти черным, лишь в волосах блестели седые прядки.
— Кто ж тебе присоветовал? Дурак небось какой? — Грека вытянул губы трубочкой и скосил глаза к переносице, изображая советчика.
Егор усмехнулся.
— Похож? — поинтересовался Грека.
— Нет, — отрезал Егор. — Цену ломишь? Сколько?
О стекло с жужжанием билась муха; залетела, глупая, а выбраться никак. Залетел ты, Егор, запутался, издевательски гудела муха. Не гулять тебе уже, не радоваться. Егор помотал головой, отгоняя вздорные мысли.
— Я ж не цену. — Грека пригорюнился, насупил жидкие брови. — Отвезти, значит? Ты вообще соображаешь, что просишь? Я что, себе враг? У меня отдых, видишь — сено, скотина. Молоко парное. Воробьи под крышей чирикают. Пока не оклемаюсь — ни ногой. Отвезти его, ишь, прыткий.
— Перевезти, — поправил Егор. — Временно.
— Нянькаться с тобой. Перевези, да забери, да сопли подотри. Когда?
— Завтра.
Грека постучал пальцем по лбу:
— С ума спрыгнул?
— Давай без понтов. — Егор наклонился, будто собираясь сграбастать Греку за ворот. — Мне сказали обратиться к тебе. Я обратился. Говори сколько — расплачусь.
— Хорошо, — по лицу Греки пробежала тень, — давай без понтов. Вижу, здоровый ты, молодой. Спишь крепко?
— Ну, крепко, — растерялся Егор.
— А кто-то, знаешь, спит плохо. Бессонница, понял? Ты молодой, наверстаешь. Так что…
Егор охнул.
Плеск воды, плеск весел; рябь за кормой, лунные блики. Лодку качает на пологой волне, берег подернут дымкой. Ближе, еще ближе. Скрипят уключины; вкрадчивый скрип еле слышен. У берега, с правого борта — камыши. Гребок. Второй. Пахнет тиной. Чш-ш-ш, ветер в камышах. Легкое качание. Легкое касание. Холодок в онемевшем затылке, слабое покалывание. Нос лодки тычется в берег. Сквозь дымку…
Плеск? Лодка? Камыши?!
Сгинуло.
* * *Воздух тек киселем, дышать и то было трудно. Егор свернул к ларьку за минералкой и, отойдя к забору, куда падала тень от берез, разом ополовинил бутылку. На территории школы, сейчас безлюдной и тихой, шаркал метлой дворник. Шарканье постепенно отдалялось, вскоре дворник свернул за угол. Плеснув На руки, Егор обтер разгоряченное лицо. Немного позавидовал дворнику: убирать, считай, нечего, помахал метлой, и свободен. В офисе, наоборот, ни минутки свободной — шум, гам, телефоны разрываются; бумаги, письма, клиенты. Ладно, Климов, не прибедняйся и не сравнивай. Он бросил взгляд на часы — пора. Толпа, потная, пестрая, целеустремленная, бурлила в пяти шагах. Егор не спеша допил остатки, готовясь окунуться в толчею и нырнуть затем в ближайший омут метро.
— Эй, — позвали из-за спины. Егор напрягся, но виду не подал, тем более позади была решетка. Его вдруг хлопнули по плечу:
